Неточные совпадения
Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все
время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой
скорби. Но теперь их руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза в землю. Они были одни, их никто не видел. Конвойный на ту пору отворотился.
Его пронимала дрожь ужаса и
скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому, другому, себе добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И в то же
время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
Что бабушка страдает невыразимо — это ясно. Она от
скорби изменилась, по
временам горбится, пожелтела, у ней прибавились морщины. Но тут же рядом, глядя на Веру или слушая ее, она вдруг выпрямится, взгляд ее загорится такою нежностью, что как будто она теперь только нашла в Вере не прежнюю Веру, внучку, но собственную дочь, которая стала ей еще милее.
Я слишком помню
скорбь и грусть, по
временам хватавшую меня за сердце во все эти часы у стола.
В то самое
время в других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий не мог оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни;
скорбь о прошедшем таяла в его душе как весенний снег, — и странное дело! — никогда не было в нем так глубоко и сильно чувство родины.
Не нужно вам повторять, что мы здесь читаем все, что можно иметь о современных событиях, участвуя сердечно во всем, что вас волнует. Почта это
время опаздывает, и нетерпение возрастает. Когда узнал о смерти Корнилова, подумал об его брате и об Николае, товарище покойного. Совершенно согласен с нашим философом, что при такой смерти можно только
скорбеть об оставшихся.
Не веря согласию моего отца и матери, слишком хорошо зная свое несогласие, в то же
время я вполне поверил, что эта бумага, которую дядя называл купчей крепостью, лишает меня и сестры и Сергеевки; кроме мучительной
скорби о таких великих потерях, я был раздражен и уязвлен до глубины сердца таким наглым обманом.
И долго еще она меня расспрашивала и по обыкновению своему охала и сетовала с каждым моим ответом. Вообще я заметил, что она в последнее
время как-то совсем потерялась. Всякое известие потрясало ее.
Скорбь об Наташе убивала ее сердце и здоровье.
Ромашов близко нагнулся над головой, которая исступленно моталась у него на коленях. Он услышал запах грязного, нездорового тела и немытых волос и прокислый запах шинели, которой покрывались во
время сна. Бесконечная
скорбь, ужас, непонимание и глубокая, виноватая жалость переполнили сердце офицера и до боли сжали и стеснили его. И, тихо склоняясь к стриженой, колючей, грязной голове, он прошептал чуть слышно...
— Вы, сударь, не шутите с ябедниками, — говорил он мне, — в древние
времена ябедник представлял собою сосуд, в котором общественная
скорбь находила единственное и всегда готовое убежище.
— В наше греховное
время, — плавно начал священник, с чашкой чая в руках, — вера во всевышнего есть единственное прибежище рода человеческого во всех
скорбях и испытаниях жизни, равно как в уповании вечного блаженства, обетованного праведникам…
Лицо его в одно и то же
время выражало и
скорбь, и твердую покорность.
Только во
время надгробного слова, сказанного одним из священников, Ахилла смирил
скорбь свою и, слушая, тихо плакал в платок; но зато, когда он вышел из церкви и увидел те места, где так много лет ходил вместе с Туберозовым, которого теперь несут заключенным в гробе, Ахилла почувствовал необходимость не только рыдать, но вопить и кричать.
«Благослови господи на покаяние без страха, лжи и без утайки. Присматриваясь к людям, со
скорбью вижу: одни как я — всё
время пытаются обойти жизнь стороной, где полегче, но толкутся на одном месте до усталости и до смерти бесполезно себе и людям, другие же пытаются идти прямо к тому, что любят, и, обрекая себя на многие страдания, достигают ли любимого — неизвестно».
Феденька очень хорошо видел недостатки Анны Григорьевны и душою
скорбел о них. Но некоторое
время он все еще не терял надежды и почти насильно навязывал ей политическую роль.
Недосуг было; к тому же хотя зоркий, проницательный взгляд старика в последнее
время притуплялся, ему все-таки легче было уловить едва заметное колебание поплавка или верши над водою, чем различить самое резкое движение
скорби или радости на лице человеческом.
Подумайте! ведь Удав не только никогда не
скорбел о том, что ябеда грозит обществу разложением, но втайне даже радовался этой угрозе — и вдруг теперь тот же Удав убеждается, что общественная гангрена есть в то же
время и его личная гангрена!
На днях я издали завидел на улице известного вам Удава [См. «За рубежом». (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина)] и просто-напросто побоялся подойти к нему: до такой степени он нынче глядит сумрачно и в то же
время уныло. Очевидно, в нем происходит борьба, в которой попеременно то гнев берет верх, то
скорбь. Но думаю, что в конце концов
скорбь, даже в этом недоступном для
скорбей сердце, останется победительницею.
— А ты, парень, чего окаменел? Отец был стар, ветх плотью… Всем нам смерть уготована, ее же не избегнешь… стало быть, не следует прежде
времени мертветь… Ты его не воскресишь печалью, и ему твоей
скорби не надо, ибо сказано: «егда душа от тела имать нуждею восхититися страшными аггелы — всех забывает сродников и знаемых…» — значит, весь ты для него теперь ничего не значишь, хоть ты плачь, хоть смейся… А живой о живом пещись должен… Ты лучше плачь — это дело человеческое… очень облегчает сердце…
Он не действует по заданной программе, составленной для него с детства на целую жизнь, — а следует за живым течением событий, отражая в себе недостатки и достоинства,
скорби и радости своего общества и
времени.
И тяжкие обиды и жгучие слезы, стоны и разрывающая сердце
скорбь по нежно любимой единственной дочери, которая теперь, в ее юном возрасте, как голубка бьется в развращенных объятиях алчного ворона, все это звало старика Байцурова к мщению; но у него, как у бедного дворянина, не было ни вьюгоподобных коней, ни всадников, способных стать грудь против груди с плодомасовскою ордою, ни блестящих бердышей и самопалов, какие мотались у тех за каждыми тороками, и, наконец, — у тех впереди было четырнадцать часов
времени, четырнадцать часов, в течение которых добрые кони Плодомасова могли занести сокровище бедной четы, их нежную, их умную дочку, более чем за половину расстояния, отделяющего Закромы от Плодомасовки.
Дело в том, что ни одна из них не замечала — конечно, и не могла заметить — тех тонких признаков душевной
скорби, того немого отчаяния (единственных выражений истинного горя), которые, между прочим, сильно обозначались во все то
время в каждой черте лица, в каждом движении сиротки.
Отшельник, который в тишине пустыни и земных страстей забыл уже все радости и
скорби человека, вспомнил еще обязанность гражданина: оставляет мирную пристань и хочет делить с нами опасности
времен бурных!
— На миру душу спасти, — проговорил он задумчиво, — и нет того лучше… Да трудно. Осилит, осилит мир-от тебя. Не те
времена ноне… Ноне вместе жить, так отец с сыном, обнявши, погибнет, и мать с дочерью… А душу не соблюсти. Ох, и тут трудно, и одному-те… ах, не легко! Лукавый путает, искушает… ироды смущают… Хладом, гладом морят. «Отрекись от бога, от великого государя»…
Скорбит душа-те, — ох,
скорбит тяжко!.. Плоть немощная прискорбна до смерти.
Авилов обернулся. Тяжелая, острая
скорбь внезапно охватила его, точно кто-то сжал грубой рукой его сердце. И почему-то в то же
время он показался себе таким маленьким-маленьким, таким подленьким трусишкой. И, чувствуя на своей спине взгляд Харитины, он весь съежился и приподнял вверх плечи, точно ожидая удара.
И теперь, по устроении священной иерархии, первостатейные наши лица всячески стараются и не щадят никаких иждивений на процветание за рубежом освященного чина, труды подъемлют, мирских властей прещения на себя навлекают, многим
скорбям и нуждам себя подвергают ни чего ради иного, но единственно славы ради Божией, ради утверждения святой церкви и ради успокоения всех древлеправославных христиан древлего благочестия, столь долгое
время томимых гладом, не имея божественныя трапезы и крови Христовой.
— Что про меня, старуху, спрашивать? — ответила Манефа. — Мои годы такие:
скорби да болезни. Все почти
время прохворала, сударыня… Братец Патап Максимыч приказал вам поклониться, Аксинья Захаровна, Настя с Парашей…
На плечи и спину ее падали густыми, тяжелыми волнами распущенные пепельные волосы — самая модная польская прическа того
времени, служившая одним из символов
скорби по отчизне.
В то же
время последовало открытие нового рода неведомой дотоле болезни, которая названа специалистами «гражданскою
скорбью»; засим, одним из цивических скорбных поэтов была открыта «долина, в которой спят слезы гражданина».
— О, я в этом уверена! — подхватила Монтеспан, — но… но эта яркость… знаете ли, ma chère, такое ли теперь
время, чтобы радоваться, носить цветное!.. Помилуйте! — вспомните, чтó на белом свете творится!.. Люди страдают, мученики гибнут, везде слезы,
скорбь… Знаете ли, ma chère, скажу я вам по секрету между нами, в таких обстоятельствах нечему нам особенно радоваться… Черный цвет приличнее… и тем более, что это мода… Взгляните, например, на Констанцию Александровну: не выходит из черного цвета.
Поэтому религиозное мироощущение неизменно сопровождается известным разочарованием в этом мире, пессимизмом в отношении к данному его состоянию, тем, что иногда зовется «мировой
скорбью», но в то же
время пессимизм этот есть только тень, которую бросает свет радостной веры, сулящей победу над миром, подающей надежду на освобождение и спасение.
— А в другое
время? — спросила, подумавши, Дуня. — Тоскуешь? Ведь ежели кто узнал хорошее и потом нет его, тогда и
скорбь, и грусть, и тоска.
Не часто́й дробный дождичек кропит ей лицо белое, мочит она личико горючьми слезми… Тужит, плачет девушка по милом дружке,
скорбит, что пришло
время расставаться с ним навеки… Где былые затеи, где проказы, игры и смехи?.. Где веселые шутки?.. Плачет навзрыд и рыдает Фленушка, слова не может промолвить в слезах.
И в это-то
время Софокл ставит на сцену своего «Эдипа-царя». Трагедия разыгрывается на фоне моровой язвы, посетившей город Эдипа Фивы. С глубоким волнением должен был слушать зритель рыдания хора, вызванные
скорбью, столь близкою и ему самому.
Эта, окончившаяся пагубно и для Новгорода, и для самого грозного опричника, затея была рассчитана, во-первых, для сведения старых счетов «царского любимца» с новгородским архиепископом Пименом, которого, если не забыл читатель, Григорий Лукьянович считал укрывателем своего непокорного сына Максима, а во-вторых, для того, чтобы открытием мнимого важного заговора доказать необходимость жестокости для обуздания предателей, будто бы единомышленников князя Владимира Андреевича, и тем успокоить просыпавшуюся по
временам, в светлые промежутки гнетущей болезни, совесть царя, несомненно видевшего глубокую
скорбь народа по поводу смерти близкого царского родича от руки его венценосца, —
скорбь скорее не о жертве, неповинно, как были убеждены и почти открыто высказывали современники, принявшей мученическую кончину, а о палаче, перешедшем, казалось, предел возможной человеческой жестокости.
Появление Дмитрия Ивановича во дворце великокняжеском остановило на
время общую
скорбь, настоящую и мнимую.
После погребения все возвратились в дом Бирона на большой обед, на котором уже больше веселились, нежели
скорбели. Казалось, все забыли печальное событие. Муж и ее брат — только двое были сражены действительною
скорбью. Он любил ее во все
время супружества — это видно было из его обращения с ней. Огорченный потерей любимой жены и скучая невольным одиночеством, Густав Бирон стал подумывать о развлечениях боевой жизни, тем более что случай к ним представился сам собою.
С течением
времени внешнее проявление тяготившей его
скорби более или менее изгладилось, но побуждения к ней не перестали сокровенно существовать.
Время, однако, этот исцелитель всякой
скорби, затянуло сердечную рану матери и притупило жгучую боль.
Затаив в сердце своем глубокую
скорбь по умершим родителям, измученная, усталая от всего пережитого, Даша училась теперь не покладая рук, употребляя на это все свое оставшееся от беготни по урокам
время.
Она скидала свой глубокий траур по отцу только на
время венчания и двух-трех следующих дней и решилась явиться в нем и перед гостями своими. В этом был лукавый умысел показаться перед ними в одежде, которую носили тогда польки в знак
скорби по угнетенной отчизне. Владислав одобрил ее намерение.
Сердце сжималось невыносимой болью, и несчастная девушка замерла в своей безысходной
скорби, не отдавая себе отчета во
времени.
Прошло немало
времени и после блаженной кончины Ивана Алексеича, разрешения на представление не было. До сих пор благодарят Создателя мужики чубаровские, что не обидна им повинность дорожная, до сих пор
скорбят, плачутся, богу жалуются те, кто ведает в Чубаровском уезде натуральными повинностями.
Я сам помню, как в давние
времена в Киеве польский актер Рекановский играл роль в какой-то малороссийской пьесе, где после происшедшего в семье горя жена начинает выть, а муж бросает ее за руку на пол и говорит: «Мовчи, бо
скорбь велыка!» И после этих слов настала пауза, и театр замер, а потом из райка кто-то рыдающим голосом крикнул: «Эге! це не ваш Шекспыр!» И мнение о Шекспире было понижено до бесконечности.
Можете себе вообразить, что такое со мной в этот момент сделалось! После толикого
времени зависти,
скорби и отчаянья, и вдруг вот он! — он мне дарован и послан по моей пламеннейшей молитве и показан, при громе и молонье и при потоках дождя в ночи.